Понадобился попу батрак. Но никто к нему не хотел идти работать, потому что поп был жадный, а работать заставлял с темна до темна.

А в том селе жили два брата — Петр и Фока. Бедно жили, своего хозяйства не было, по найму ходили. Вот приходит поп к ним и говорит:

— Люди напрасно болтают, что у меня работать тяжело. За год я пятьдесят рублей даю. Но только с уговором: что я ни скажу, батрак должен точно сделать, а хоть один раз ослушается — пропали его пятьдесят рублей. И еще один уговор: хозяин и работник, что бы ни случилось, не должны друг с другом ругаться, а кто первым рассердится, тому нос отрезать.

— Ладно,— сказал старший брат. — Попробую я. Поступил он к попу в батраки. В первый день поп разбудил его спозаранку и говорит:

— Вспаши, Петя, загон. С тобой пойдет моя ученая собака, она покажет, где загон, и ходить будет туда и обратно, а ты за ней пахать будешь. Столько паши, сколько собака будет ходить. На тебе каравай хлеба и окорок, но чтоб были целы, а сам был бы сыт. Понял, Петя?

— Понял, батюшка!

Запряг батрак лошадь, поехал за собакой по полевой дороге. Остановилась собака возле большого загона, села на хвост и ждет. Только успел Петя перепрячь лошадь в соху, как собака вскочила и начала ходить вдоль загона. Ну, а Петр за ней пашет. Без отдыха пахал до самого обеда, устал, от пота взмок, а собака знай себе ходит, хоть и язык набок свесила.
Наступило обеденное время. Собака легла под телегу. Петя распряг лошадь и дал ей корм. Самому бы тут пообедать, да поп велел окорок и каравай целенькими назад привезти. Смотрит на них Петя, и слюнки у него текут. Чтобы не видеть еды, лег и глаза закрыл. Хотел вздремнуть малость, а собака уже на хвосте сидит. Ждет.

Опять принялся Петя за работу. Солнце садится, люди с поля домой идут, а собака все ходит и ходит. Петя за ней пашет и пашет.

Вернулся домой донельзя усталый.

— Ну как,— спрашивает поп,— в точности все сделал, как я велел?

— В точности, батюшка.

— А на меня сердишься?

— Нет, батюшка!—А у самого язык чешется попа обругать.

И на другой день, и на третий собака водила Петра с утра до ночи. От голода у него живот к спине прирос. А поп спрашивает:

— Так ли сделал, как я велел?

— Так, батюшка, так!

— А на меня сердишься?

Тут Петю прорвало:
— Как же на тебя не сердиться, долгогривый! Я уж третий день голодный!..

— Ага, ага!—закричал поп. —Обругал меня, рассердился — давай нос отрежу!

Убежал домой Петя. Рассказал брату Фоке: нет, мол, никаких сил, там и черт не выдержит.

— А я все-таки наймусь к нему,—говорит Фока. —Отрежу я попу нос!

Как старший брат ни отговаривал младшего, Фока все-таки пошел к попу и нанялся в работники.

Послал его поп пахать за ученой собакой. Выехал Фока со двора, отрезал кусок окорока и добрый ломоть хлеба. Жует себе. И собаке кинул. Приехали к загону. Собака села на хвост и ждет.

— Ну, подожди маленько,— говорит Фока.

Залез он под телегу и заснул. Проснулся, когда добрые люди наработаться до седьмого пота успели. Начал пахать.

Собака ходит взад-вперед, Фока за ней. Время обеда наступило, а собака все ходит. Рассердился Фока. Поймал собаку, привязал её к телеге и давай кнутом хлестать.

— Ах ты, поповское семя!.. Ах ты, чертов хвост!

Собака вырвалась и убежала домой. А Фока сел верхом на лошадь и за ней. Приезжает, а поп ему навстречу.

— Плохую собаку держишь, батюшка,— говорит Фока. — Уж я для пользы поучил её кнутом. А то ходит и ходит вдоль загона. Заморился я донельзя, а она ничего не понимает. Сердишься на меня, батюшка?

— Нет, Фока. За что же сердиться?— поп отвечает.

— Ну смотри! Не то останешься без носа! А сейчас мне надо пообедать и отдохнуть.

Наелся Фока, лег спать. А поп за телегой и сохой послал в поле другого работника. Тот вернулся и говорит:

— Загон целехонек, вспахано не более трех сажен, да и те надо перепахивать.

Рассердился поп, однако виду не подает — за нос боится. Проснулся Фока. Поп ему говорит:

— Иди свиньям корму дай.

Отыскал Фока большую дубину и ну колотить свиней. Перебил всех до одной. Поп увидел и за голову схватился. А Фока говорит:

— Ну и свиньи у тебя, батюшка! Давал, давал им, даже вспотел. Больно здоровые свиньи-то.

— Я же тебе сказал — корму дай!— чуть не плачет поп.

— Ты, батюшка, сказал: дай. А чего дать, не сказал. Я-то подумал, им дубиной надо дать, чтобы они не хрюкали с голоду.

Сердишься на меня, батюшка?

— Нет, Фока, нет!

— Смотри, а то без носа будешь,— говорит Фока.

Делать нечего. Стали убитых свиней разделывать, мясо в кладовую носить. Поп говорит Фоке:

— Дверь не оставляй открытой.

Когда мясо в кладовую сложили, Фока снял дверь с петель, отнес её на гумно и накрыл соломой. Ночью сбежались со всего села собаки, растащили у попа мясо. Утром проснулся поп и ахнул:

— Я же тебе говорил: не оставляй дверь открытой! — кричит он Фоке.

А тот отвечает:

— А я её закрыл. Соломой на гумне закрыл, как ты велел, батюшка. Ты на меня сердишься? Смотри не сердись, а то без носа останешься!

Еле сдержался поп, чтоб не выругать батрака. А ночью вместе с попадьей думать стал, как от такого работника избавиться.

— Ты притворись мертвым,—советует попадья. —А я ему скажу: «Ты с батюшкой договаривался, а не со мной. Так и ступай себе, мне ты не нужен».

Утром лег поп на скамью и притворился мертвым. А попадья говорит Фоке:

— Хозяин умер, а мне ты не нужен. Ступай домой.

Зашел Фока в поповскую горницу, видит — грудь у попа колышется: дышит поп.

— Хозяюшка,— говорит Фока,— последнюю службу батюшке сослужу — обмою его по христьянскому обычаю.

Нагрел Фока кипятку да как плеснет на попа. Вскочил тот, медведем ревет от боли. На Фоку ругается:

— Ах ты, разбойник! Ах, собака! Чтоб тебе на том свете черти язык и уши отрезали!..

— Рассердился, батюшка? — Фока спрашивает. —А уговор наш забыл? Ну-ка, давай сюда нос!

Схватил Фока попа за волосы одной рукой, а другой нож вынул и нос долгогривому отрезал. Потом домой пошел.