Жил на свете бедный лудильщик. Был он женат уже пять лет, но не посылала судьба ему сына. Сколько ни обращался он к знахарям и прорицателям, ничего не помогало,— как видно, не суждено было ему стать отцом.
И горевал поэтому лудильщик и считал себя неудачником.
Вот однажды, когда возвращался он из своей мастерской домой, встретилась ему у самого порога его хижины цыганка, просящая милостыню. Возле цыганки сидело пять голых и оборванных ребятишек, мал-мала меньше.
«Вот каковы дела Аллаха,— подумал лудильщик. Кто ищет, тому не дает, а кто избегает, тому нашлет целый ворох».
— Как же ты кормишь такую ораву?— спросил он у нищенки.
— Ох, добрый человек, не я кормлю, Аллах кормит, а как кормит — сам видишь. Все голы, босы и голодны, как собачата. Даже пристанища на ночь не имеем.
Лудильщик хоть и был беден состоянием, но зато богат сердцем. Разжалобился он несчастьем цыганки и решил поделиться с ней, чем можно. Забрал он нищенку вместе с ее выводком и повел к себе в саклю.
— О, алмаз души моей,— обратился он к жене,— мы плакались, что у нас нет ни одного, а теперь их у нас целых пятеро.
Хоть и испугалась жена этой оравы, но была она с добрым сердцем и оставила семью цыганки в своем доме. Каждый вечер добрый ремесленник, возвращаясь с работы, делился с детьми цыганки тем, что он зарабатывал за день, а жена его присматривала за ребятишками, пока мать их ходила просить милостыню. Совсем другая жизнь пошла у цыганки. И решила она отблагодарить этих добрых людей, чем можно.
И вот однажды когда лудильщика не было дома, обратилась она к его жене и сказала.
— О, благочестивая дочь Евы! Мои родные мать и отец, не сделали бы для меня того, что сделала ты с мужем, Аллах свидетель, что я готова отплатить вам за добро всем, чем я только в силах. Скажи мне, сестра моя, какие невзгоды омрачают дорогу вашей жизни? Могу ли я как-нибудь облегчить вашу участь?
— О, счастливая мать стольких детей— ответила жена лудильщика.— Пять лет уже, как мы с мужем женаты, но Аллах не удосужился наградить нас тем, чем так щедро оделил тебя. Мой муж готов отдать все, что возможно, за одного только ребенка!
— Не горюй, сестра,— ответила цыганка,— в этой беде я смогу вам помочь. Выпроси у соседки куриное яйцо и дай мне сделать над ним заклинания. А когда муж твой вернется домой, брось это яйцо правее его в стенку. И ты увидишь, что желание его будет исполнено.
Хозяйка так и сделала. Едва только муж переступил порог, она бросила в стенку заколдованное яйцо, и,— о чудо!— из яйца, как из решета, высыпались один за другим сорок маленьких, как зерна, человечков. С криками «папа, папа!» они окружили оторопевшего лудильщика, стали хватать его за руки и ноги, взбираться на плечи и голову.
— Что случилось?!— закричал в испуге лудильщик.— Откуда такое войско?
Хозяйка объяснила мужу, в чем дело, и тогда тот, схватившись за голову, закричал:
— Да какая же это радость? Это горе, а не радость! Я хотел одного, а тут их целых сорок!
И, обратившись к цыганке, лудильщик стал ее умолять:
— Избавь меня, дочь пустыни, от этих назойливых мух, ради Аллаха, избавь!
Нечего было делать, начала цыганка собирать мальцов в свою торбу.
Собрала она тридцать девять, а сороковой тем временем залез в сапог своего отца и спрятался там.
Собрался на другое утро лудильщик в город, стал натягивать сапоги, смотрит, вылезает из сапога маленький человечек.
— Как ты попал сюда?— удивился лудильщик.
— Отец мой,— ответил Кичкене,— я самый находчивый и ловкий из всех моих братьев! И, как видишь, один из всех сумел спастись.
Посмотрел-посмотрел на него лудильщик и решил, что, значит, так и нужно, чтобы этот паренек стал его сыном.
— Ну, раз так,— сказал он сыну,— то будешь помогать мне в моей работе. Пока я буду в городе, мать напечет мне чебуреков, а ты принесешь их ко мне в мастерскую.
Дав такое поручение, лудильщик натянул сапоги и отправился на работу. А Кичкене тем временем поручил своей новой матери приготовить чебуреков и испечь одну круглую хатламу.
Когда все было готово, он сказал:
— Теперь положи чебуреки в саган, поверх положи меня, а сверху накрой меня хатламой. Саган же как следует завяжи платком и пусти в город. Дорогу я найду сам.
— В уме ли ты, сыночек?— удивилась мать.— Да разве может саган идти сам?!
Но Кичкене настоял на своём, и матери пришлось подчиниться. Не было конца ее удивлению, когда она увидела, как саган с чебуреками и с Кичкенэ-огланом двинулся себе потихоньку по дороге.
Долго ли, коротко ли шел саган, только попалась ему по дороге яма; скатился он в яму, а обратно, сколько ни толкал его Кичкене, вылезти не может.
А тем временем мимо той ямы проходили два охотника. Увидев завернутую в платок миску, они спустились к ней и начали разглядывать.
— Слава Аллаху,— сказал один из них,— сама судьба послала нам ужин после охоты. Ты чуешь, какой соблазнительный запах исходит из этого узелка?
Но не успел он дотронуться до миски, как оттуда раздался тоненький, но сердитый голос:
— Эй, не тронь сагана!
Охотник, испугавшись, отскочил от узла.
— Какой же ты трус,— сказал другой.— Мне самому почудился чей-то голос, да стоит ли на это обращать внимание? Пока хозяин придет, мы уже успеем полакомиться этими чебуреками. Открывай!
Но как только успел его товарищ прикоснуться к узлу, как оттуда снова послышался гневный крик:
— Я вот тебе открою!
И снова охотник выпустил из рук находку.
— Ну тогда я сам открою, простофиля ты этакий!— сказал товарищ.
И, схватив узел, он стал его развязывать.
— Ах ты, делибаш, шайтаново отродье! Ты вот попляшешь у меня!— закричал изо всей силы Кичкене-оглан.
Тут уж охотники не смогли выдержать. Бросив саган, они выскочили из ямы и во все лопатки кинулись бежать. А Кичкене, посмеявшись над трусостью этих верзил, тронулся в дальнейший путь. Скоро он добрался до мастерской отца, вошел туда и влез вместе с саганом, в котором сидел, на стол.
Окончив работу, лудильщик подошел к столу и, открыв саган, приготовился к трапезе. Когда же он поднял хатламу, из-под нее, как ни в чем не бывало, вылез улыбающийся Кичкене.
— Сын мой,— удивился лудильщик,— да как же ты смог принести этот саган, если ты сам сидел внутри его?
— Я же говорил тебе, что в некоторых делах я кое-что смыслю,— ответил Кичкене-оглан.
— А ведь правда, ты ловкач, сынок. Ты бы попробовал мне помочь и в моем ремесле. Постарайся вылудить, пока я буду есть, вот этот кувшин. А то их так много, что мне одному с ними и не справиться!
— Нет ничего легче,— ответил Кичкене и принялся за работу.
Когда отец кончил есть, он взглянул на сына и ахнул от удивления. Кичкене сделал столько работы, сколько бы он сам не сделал и за три дня.
— Вот это да!— всплеснул руками лудильщик и посмотрел снова на пятивершковый рост Кичкене-оглана.— Славно сделано. А, может быть, ты, сынок, и землю умеешь пахать?
— И землю пахать умею,— ответил Кичкенэ.
— Тогда помоги моему брату. Он ведь тебе приходится дядей. Окаянный Сары-бей измучил его, заставляя работать на своей земле, отнял у него быков, и теперь он лежит больной и ничего не может сделать на своем чаире.
Кичкене с удовольствием согласился помочь бедняку. Он тотчас отправился к дяде, взял у него единственного ишака, которого еще не успел забрать жадный Сары-бей, нагрузил на этого ишака плуг и борону и двинулся в поле. Там он запряг ишака в плуг, а сам влез к нему в ухо и принялся щекотать его. Ишак начал работать с таким усердием, что за три дня вспахал земли столько, сколько ее не вспахали бы два быка за три дня.
— Тебя нам послала, как видно, сама судьба,— сказал после этого лудильщик.— Хоть ты и мал, но умения твоего хватит на десятерых. Однако придется тебе, сынок, еще раз выручить нас всех. Знай, что в реке у самого водопоя живет страшный Аждага, сорокаголовое чудовище, которое только в том случае позволяет всей деревне брать воду, если мы даем ему в пищу одного быка. В этом году очередь дошла до твоего дяди, и сегодня вечером срок уплаты. Если мы к вечеру не дадим Аждаге быка, то вся деревня останется без воды. А окаянный Сары-бей, да натешится шайтан над его жирным телом, отнял, как ты знаешь, у дяди его быков. Так вот мы и не знаем, что нам теперь делать!
— Не бойся, отец,— ответил Кичкене.— Я выручу деревню из этой беды. Только пусть дядя даст мне и на этот раз своего ишака.
Когда Кичкене получил осла, он подождал наступления вечера и, оседлав животное, погнал его к водопою.
— Селям алейкум, Аждага-ага,— закричал он изо всей силы, как только подошел к берегу.— Иди, пожалуйста, получать арендную плату.
Аждага приподнял одну из своих сорока голов над водой, увидел мальца с ишаком и захохотал во всю глотку:
— Ха, ха, ха, ха! Ай да великан! Ха, ха, ха, ха! Однако же ты не трус, если вместо жирного быка привел ко мне эту паршивую костомаху! Аждага снова посмотрел на малютку и снова покатился от смеха. Видя, что Аждага не такой уж страшный, Кичкене влез ему в ухо и принялся щекотать там. А чудовище заливалось смехом изо всех своих сорока глоток. Ему так понравился этот паренек, что он уже считал его своим другом.
— Ну ладно, сорокаголовая дубина,— сказал наконец Кичкене,— вола своего ты получишь. Но лучше тебе полакомиться Сарыбеевой скотиной. А у него среди собственных быков есть два особенно жирных — один желтый, другой черный. Какого тебе привести?
— Приведи желтого,— ответил Аждага,— я давно точу на него зубы. Но смотри, смех смехом, а чтобы к вечеру бычок был здесь. А не то я проглочу и твоего никудышного ишака и тебя самого!
Кичкене напоил осла и вернулся домой. Вся деревня высыпала встречать ловкого паренька, когда увидела его целым и невредимым.
Когда стемнело, Кичкене направился к Сары-бею. Этот Сары-беи был самый богатый из богачей, и от жадности его не было житья всей деревне. Подойдя к его дому, Кичкене пролез под воротами во двор и через замочную скважину проник в хлев. Там он забрался в ухо желтого быка и закричал громким голосом:
— Сары-бей, Сары-бей! Черного или желтого?
— Кто там кричит?— спросил Сары-бей.
— Сары-бей, Сары-бей! Черного или желтого?
— Ну-ка, ступайте, посмотрите на крикуна,— приказал богач своим сыновьям.
Те тотчас же отправились в хлев, но никого там не обнаружили.
А Кичкене-оглан опять закричал из воловьего уха:
— Сары-бей, Сары-бей! Черного или желтого?
— Вы слепы и глухи, как колоды,— рассвирепел на сыновей богач.— Сейчас же приведите того, кто там орёт.
Снова пошли сыновья Сары-бея в хлев и снова вернулись ни с чем. А из хлева продолжали нестись крики маленького пеклевана.
— Придется, видно, самому идти,— закричал богач и кинулся в хлев.
— Сары-бей, Сары-бей! Черного или желтого быка взять?
— Бери желтого и убирайся к шайтану!— закричал в ярости и страхе бей, подумав, что над ним подшучивает джинн. — Ля иллях иль Алла, спаси, пророк, от наваждения!
Получив разрешение хозяина, Кичкене отвязал быка и, не переставая щекотать в его ухе, погнал к Аждаге.
— Получай своего желтого любимца,— сказал он чудовищу.— Только ставлю тебе одно условие: эчек со всем содержимым оставь мне.— Теперь бери эту кишку, два ведра и дудку и двигайся, куда я тебе укажу,— приказал Кичкене чудовищу, влезши к нему в ухо.— Да передвигайся быстрее, нас ждет веселое дело. За работу получишь черного быка!
Почуяв, что можно еще поживиться, Аждага послушно исполнил приказание хитреца и через мгновение ока был уже вместе с ним во дворе Сары-бея. Там они пробрались на чердак беева дома, и Кичкене отдал такое распоряжение:
— Ты подожди меня здесь, а я спущусь в комнату. Потом ты передашь мне то, что мы притащили с собой, и будешь наблюдать за представлением.
Так и сделали. Маленький пехлеван, как горошина, скатился через трубу вниз и очутился у самой постели Сары-бея.
Богач спал крепким сном под своим пуховым одеялом. Спиной к его спине спала под тем же одеялом его толстая жена.
Кичкене-оглан кивнул Аждаге, и тот спустил ему эчек. Ловкий паренек приподнял одеяло и вывалил все вонючее содержимое кишки на постель, под спины спящих, как раз туда, где ему полагалось быть. После этого он вставил дудку в эчек самого крепко спавшего Сары-бея и снова накрыл его одеялом. А ведра, спущенные с чердака Аждагой, он наполнил водой и привязал к спинам спящих Сарыбеевых сыновей. Закончив дело, он спрятался за сундук и принялся пищать тонким-претонким голоском.
Первой проснулась жена Сары-бея. Протянув руку вниз, чтобы почесаться, она погрузила ее в нечистоты и воскликнула:
— Ах ты, старый паскудник, что же это ты наделал! Ты же загадил всю постель!
И, разбудив мужа, она укоризненно показала ему на огромную кучу.
— Да ты с ума сошла, что ли?— обиделся муж.— Сама навалила, как корова, а на меня сваливаешь! Мне пятьдесят лет, и я, слава Аллаху, ни разу в жизни еще не загадил постель!
И, рассердившись окончательно, Сары-бей крепко изругал свою жену.
— Но, господин моих мыслей,— не унималась та,— посмотри, ведь это же под тобой куча!
— Как подо мной!?— рассвирепел окончательно бей.— Ты разве ослепла, дочь шайтана, что не отличишь моего зада от своего!
И началась драка. Оплеухи посыпались так, что брызги нечистот разлетались по всей комнате. Наконец, проснулся старший сын. Услышав крики и не понимая, в чем дело, он бросился зажигать огонь. В это время ведро опрокинулось и облило его с головы до ног. Смертельно перепуганный, он закричал благим матом и разбудил второго брата. Тот вскочил ошарашенный и так кинулся к постели отца, что второе ведро перелетело через его голову, грохнулось на Сары-бея и окатило супружескую чету целым ливнем воды.
— Тьфу ты, проклятый шайтан!— завопил бей.— Он опять орудует в моем доме! Мало ему быка. Совсем хочет опутать меня!
И, вскочив с кровати, Сары-бей кинулся к очагу, чтобы раздуть огонь. Но только начал он дуть на угли, как дудка от напряжения заиграла и начала исполнять разные мелодии.
— Ля иллях иль Алла!— заорал бей, чуть не потеряв от ужаса рассудок.— Джемаат, джемаат, спасите!
И стуча зубами, мокрый, как курица, он начал отплясывать такой дикий танец, что от него пришло в ужас все семейство.
А в это время из-за сундука раздался тоненький, но пронзительный смех.
— Хи, хи, хи,— надрывался Кичкене.
— Ха, ха, ха, ха,— ревело басом с чердака, где сидел Аждага.
А дудка играла всякие напевы, которые походили на духовные стихи, и еще больше увеличивали суматоху.
На этот шум сбежались сначала соседи, а потом и вся деревня. Это было такое интересное представление, что все наблюдали, боясь проронить слово.
Стараясь спастись от позора, бей спрятался в уборной, но музыка дудки доносилась и оттуда.
Ребятишки, сбежавшиеся на зрелище, услышав эту музыку, решили, что в доме Сары-бея свадьба, и во все горло стали кричать:
— Свадьба! Свадьба! У Сары-бея свадьба! Сюда, сюда, на свадьбу!
Тем временем Кичкене-оглан отворил хлев, вывел всю скотину богача во двор и погнал ее на общественное пастбище.
Аждага так надрывался от смеха, что лопнул и издох, а Сары-бей, вместе со всем своим семейством, в ту же ночь покинул деревню, чтобы скрыться от позора.
Так маленький пехлеван, сын бедного лудильщика, спас деревню сразу от двух врагов: от кровожадного чудовища Аждаги и от ненасытного богача Сары-бея.